Притча I

О торопливом коне

​

Звёзды погасли и вновь зажглись в тот момент, когда чья-то незримая рука решительно отогнала тучу, пытавшуюся скрыть небосвод покровом непроницаемым. И в серебристом свете звёздном, залившем горную тропу, увиделся конь, упорно двигавшийся вперёд, несмотря на усталость, сковавшую плоть его. Он как будто знал цель и во что бы то ни стало пытался достичь её. И, невзирая на седока, погружённого в состояние дремотное, конь продолжал двигаться, никем не понукаемый и никем не принуждаемый. Безжизненно повисшие поводья будто и сами были погружены в сон, безвольно отдавшись на волю рук, прежде крепко сжимавших их, сильно и властно натягивавших, — тем указуя направление пути, в котором следует двигаться коню. Кто же тогда мог дать ориентир верный? Возможно, чья-то незримая рука указывала, куда путь держать, а может, конь был настолько разумен, что мог сверяться с расположением светил ночных. Никто не знал о том, ибо мир был погружён в сон, и только мерное постукивание копыт нарушало тишину сфер, безмолвно ласкаемых серебристым светом звёздным.

​

Четвероногий путник шёл уверенно, несмотря на то что прежде не хаживал тропами горными. И это было не важно, потому что он полностью доверял седоку, зная о том, что стоит слегка оступиться, как всадник тут же выйдет из состояния дремотного, в мгновение ока натягивая поводья, дабы подправить ход коня в направлении верном. Они как будто сливались друг с другом, представляя единое целое. Так, можно было дать отдых седоку, который, набравшись сил в час отдохновения друга четвероногого, поможет освободиться от усталости, и напоит, и накормит его, и, погружая в стремительные воды рек горных, отмоет все бока, покрытые пылью и грязью пройденных дорог, бережно расчешет гриву. А там и путь легче покажется, несмотря на крутизну большую. Да и кто вспомнит теперь: когда и где был начат их путь совместный, через какие долины и равнины он пролегал? Встречами какими был отмечен: радостными ли, горестными? Где они оставались на ночлег, прерывая путь продвижения совместного? И как долго он длился, мертвенный покой, доходящий до полного забвения необходимости продолжения пути дальнейшего? Опять же никто не мог сказать о том, ибо каждый был погружён в свою сферу. Всадник пребывал в мире светлых видений просторов звёздных, населённых иными мирами, и, погружённый в сферы грёз неземных, всем духом своим устремлялся вперёд. Быть может, торопясь к цели намеченной, тем и задавал он торопливость другу своему четвероногому, на первый взгляд одиноко торившему свой путь ночной.

​

Так, плоть и дух, слитые воедино, часто шествуют по жизни. И один без другого не имеют того смысла, что явлен в единении их. Тело без духа — мертво и представляет собой дико пасущегося коня, не знавшего узды, а также сильной, но ласковой и заботливой руки, направляющей в пути дальнем. Одними прериями дикими ограниченная, сфера обитания что может дать? Поиск лучших пастбищ? Единственная цель — борьба за выживание? А удача — не попасть во власть острых клыков тех хищников, что в изобилии явлены кругом и неустанно следуют тропами жертв намеченных? Да, четверица без триады — мертва, ибо движение по кругу замкнутому уготовано ей. Но что же дух без четверицы? Это всадник без коня. Конечно, он может прийти к цели, но успеет ли достичь её в сроки отведённые? Насколько будет долог путь его средь троп каменистых? Здесь нужен союзник верный. А быть им может лишь тот, кому по пути. Вот и выявились два попутчика, у которых цель единая увиделась, что лишь слиянием их достичь возможно. Один предоставляет другому путь к себе. И дух нисходит во глубь сфер непроглядных, четверицею плотною явленных. И там, во мраке Бытия, зажигается Свет, дарующий способность узреть бесконечные возможности восхождения, сложенные ступенями Бессмертия. И плоть, восхищённая видением, приглашается в мир духа, в необозримую глубь Океана Звёздного шагнуть. Так, два полюса, смещением своим, огней взаимопроникновением, сливаются силою единою, уже занимая позицию одну. Так и рождаются ядра Огнедышащие, двумя противоположными огнями сложенные из множества плюсов и минусов, бывшими сокрытыми во глубине их. Каждый вносит свою лепту в дело формирования принципиально новой силы. И когда она зарождается на свет в качестве плода зрелого, тогда на небосводе вспыхивает ещё одна звезда.

​

…Торопится конь. Ему нужно успеть дойти к цели, покуда не померкнет последняя звезда — Утренняя. Ведь как только она растает и вспыхнут первые лучи Солнца, наступит время пробуждения его седока. А конь не желает расставаться с ним, зная о том, что всадник всегда во власти сменить скакуна и выбрать более быстроходного. Нельзя показать усталость свою и то, что ничтожно малое расстояние пройдено. Так ведь можно остаток дней своих в конюшне провести. Кто захочет оседлать клячу старую?! Но если расторопность будет явлена, то никакой всадник не пожелает расстаться с конём добрым и проявит всяческую заботу о нём, восстанавливая силы, утраченные на пути жизненном. И ни один путник, имеющий спутника верного, не станет избавляться от него, загоняя насмерть коня, который испытывает трудность в прохождении конкретного отрезка пути, наивысшею крутизною отмеченного. Так, о мудром взаимоперетекании сил жизненных помнить следует всегда, дабы, остановок в пути не зная, ускорить ход продвижения к цели единой. А когда она ясна, то все сферы окружающие начинают сопутствовать в пути. И Рука незримая отведёт все тучи, проявляя взору ориентиры звёздные. А дух никогда не будет знать остановок в пути, всё глубже вторгаясь в сферы беспредельные, ибо он обретёт опору верную, на века вечные явленную в виде воспаривших огней четверицы. Так, торопливый конь, предстанет Пегасом добрым, распахнувшим крылья светоносные, оперением звёздных лучей в полнеба представленным. И унесёт он Путника Вечности, восходя к необозримым вершинам преображения собственного. Да и не видит ли конь усталый, упорно торящий путь ввысь средь троп каменистых, ту же самую картину, что видит всадник, в состоянии дрёмы пребывающий? Всё возможно, оттого и притча о коне торопливом слагается, чтобы поторопить его, дабы, не отставая, путь вершить ему, с извечным спутником своим, кого в попутчики предначертала сама Вечность.

​